Во многих боях участвовал Индра с Ашурран — и с варварами, и с Верлуа, и с Киараном, и с вольными городами, и с эльфами. Недолго проходил он в простых оруженосцах. Был и хорунжим, и вестовым, и дозорным. За боевые заслуги сделала его Ашурран сотником, а потом и тысяцким, и давала ему самые важные и ответственные задания. Достигнув двадцатитрехлетнего возраста, он уже ее заместителем стал и водил войска в бой, как в былые времена Ашурран, и наблюдала она с тайной радостью за сыном, гордясь его посадкой в седле, его статью и молодецкой удалью. Однако же никак не могла Ашурран набраться смелости и открыться ему, ведь спросил бы он: "Почему сразу не сказала?" И затаил бы в душе обиду. "Пусть идет, как идет, — думала Ашурран. — Может быть, представится удобный случай, и я ему все расскажу".

Случилось так, что в одном бою Древние отступили столь поспешно, что бросили обоз и раненых. Первым туда прискакал Индра и увидел: все раненые добиты ударом в грудь, как принято у эльфов, чтобы не попали они в руки врагов. "Легкая смерть" называли это Древние. И высокий эльф в одежде воина держит за волосы юношу-эльфа в белой лекарской мантии, готовясь перерезать ему глотку. Не стал Индра долго раздумывать, а сдернул с плеча лук, наложил стрелу, спустил тетиву, и воин опрокинулся навзничь со стрелой в глазнице. Юноша-эльф в страхе закрыл лицо рукавом. Спешившись, Индра силой его руки отвел — и залюбовался. Прекрасен был юноша и лицом, и телом, так что глаз не отвести. Индра связал ему руки его же поясом и приказал доставить в свой дом в Кассандане вместе с остальной добычей. И никто не видел пленного эльфа, кроме нескольких доверенных лиц.

В доме Индры окружили пленника заботой и вниманием, омыли его тело, умастили благовониями, одели в шелка, украсили серебром и жемчугом. Вел он себя послушно и кротко, глаз не поднимал и ни слова не произнес по эльфийскому обычаю.

Вернувшись из похода, Индра держал эльфа постоянно при себе, как отраду для глаз и утеху для прочих чувств. И лелеял он тайную надежду, что рано или поздно удастся ему приручить эльфа и склонить его к любви, хоть и считалась однополая связь грехом по понятиям Древних. Ведь и диких зверей приручают терпением и лаской; и памятна всем была история Афагду, да и не единственным он был, кому удалось завоевать любовь эльфа или эльфийки.

Не решался, впрочем, Индра ничего предпринять, только изредка осмеливался прижать к губам прядь волос эльфа, руку стиснуть или посадить к себе на колени. Не сопротивлялся эльф, но и не поощрял его ласки, только заливался румянцем. Был он подобен надломленному деревцу, птице с перебитым крылом.

Индра же был во хмелю невоздержан и груб; однако ни разу не покушался он на честь эльфа и не пытался силой принудить его к любви.

Как-то раз зашла Ашурран в гости к Индре, как было между ними заведено, чтобы выпить и поговорить о делах. И случилось так, что выглянула она из окна и увидела в саду пленника Индры. День был пасмурный, но в этот миг прихотью ветра тучи разошлись, и солнечный луч упал на юношу, озарив его с ног до головы, будто желая почтить его красоту.

Побледнев, отступила от окна Ашурран и долго молчала, потом спросила как бы между прочим:

— Давно ли у тебя этот эльф?

Индра рассказал ей, как было дело и как он захватил юношу в плен.

— Что же, хорош он на ложе? — спросила она, и голос ее звучал странно, и в глаза она Индре не смотрела.

Удивившись, отвечал ей Индра:

— Всем известно, что плохие из эльфов наложники, умирают они от принуждения, по своей же воле редко восходят на ложе.

Оставила тогда Ашурран в сторону кубок и сказала:

— Подари мне этого эльфа!

Гнев охватил Индру, но постарался он его подавить, помня, кто перед ним. Все же не сдержался он и сказал с досадой:

— Потому не хотел я никому показывать своего пленника, что много находится охотников до чужого добра!

— Подари мне его во имя нашей дружбы и боевого братства. Вспомни, в скольких битвах сражались мы с тобой вместе. Неужели ты пожалеешь для меня одного эльфа, от которого тебе все равно мало проку?

— Ничего я для тебя не пожалею, проси, чего хочешь: оружия, коней, золота и серебра, только не этого пленника.

Гнев загорелся в Ашурран, ибо не привыкла она, чтобы ей отказывали; а причины своей настойчивости открывать не хотела.

— В таком случае вызывают тебя на поединок, и пусть призом в нем будет вот этот эльф, — и обнажила саблю.

Не стерпел такого Индра, и вспыхнула в нем ярость, как сухой хворост от искры. Велел он принести себе меч, и вышли они во двор.

— Я был твоим оруженосцем и дрался с тобой бок о бок, и спину тебе прикрывал! Неужели ты хочешь скрестить со мной клинки из-за эльфийского пленника, которого видишь в первый раз в жизни? Разве не хватает тебе наложников, актеров и певцов, что ты заришься на чужих возлюбленных?

Ничего не ответила на это Ашурран, только молча напала. Ожесточенно дрались они боевым оружием, и на ее стороне были умение и опыт, а на его стороне — молодость и сила. Жарко пришлось обоим, и все-таки пересилила Ашурран Индру; выбив меч из его руки, опрокинула на землю и приставила к горлу клинок. Но Индра, распаленный обидой и гневом, крикнул:

— Рази! Не отдам я тебе эльфа по доброй воле, и только через мой труп заберешь ты его из моего дома!

И Ашурран опустила клинок, ибо не поднималась ее рука на родного сына. Подумав, сказала она так:

— Слышала я, что ты матери своей не знаешь, а воспитывался кормилицей. Что бы ты дал тому, кто принес бы тебе весть о матери?

Забыв о ссоре, воскликнул пылко Индра:

— Все, что угодно, отдал бы я тому человеку, ибо всегда это было моим горячим желанием.

— Так знай, что я твоя мать, и я отправила тебя на воспитание к Кимоне. Был ты завернут в барсову шкуру, которую носишь сейчас вместо знамени, и под этим знаменем шла я в последний бой на поле Аланн Браголлах. Кроме того, оставила я тебе серебряный браслет, который ты носишь, не снимая, на правой руке, и не видно его под одеждой. А если недостаточно этого, то посмотри в зеркало, и увидишь мои черты. Чем старше ты, тем отчетливей они проявляются.

Индра был так поражен, что не мог вымолвить ни слова. В тот же день представила она его войску как своего старшего сына и наследника, а короля Хасидзаву попросила об отставке.

— Прошу я высочайшего дозволения сложить с себя бремя власти и удалиться в свое загородное поместье. Мой сын Индра будет достойной опорой и защитой трону.

Не переставали дивиться люди такому повороту событий. И не ускользнуло от них, что холоднее стали друг к другу Ашурран с Индрой, хотя следовало бы ожидать обратного. Впрочем, в первый ли раз близкие люди ссорятся из-за красивого личика?

Между тем эльфа, послужившего невольной причиной раздора, доставили в поместье Ашурран. Сказала она, вернувшись из столицы:

— Отныне я запрещаю произносить в этом доме имя моего старшего сына, и пока я жива, не будет ему дозволено переступить мой порог.

Воительница Ашурран поднялась по лестнице в светелку, отведенную эльфу, и дрожала ее рука, которой она распахнула дверь. И когда взглянул на нее эльф своими аметистовыми глазами, упала она к его ногам, обнимая его колени.

— Четверть века я провела без тебя, и уже видна седина в моих волосах, и время оставило на мне свои отметины, и верно, стара я теперь и некрасива.

И Фаэливрин, ибо это был он, отвечал ей со слезами на глазах:

— Для меня ты ни капли не изменилась, и вижу я тебя по-прежнему молодой и пылкой, возлюбленная моя супруга.

Показал он ей колечко от застежки на мизинце, которое хранил все эти годы.

Пали они друг другу в объятия и предались наслаждениям любви, и не могли насытиться друг другом, ибо ждали это встречи двадцать пять лет. А ведь известно, что сколько ни черпай из источника наслаждения, он все не иссякает, и сколько ни подбрасывай дров в огонь, разгорается он только ярче. Так и вожделение невозможно утолить никакими ласками.