Велик был город Кассандана, велик и прекрасен, и был он первым городом людей, заложенным в Юнане, и исполнилось ко времени Ашурран девятьсот лет со дня его основания. Называли его летописцы Вечным городом, однако прошло лишь триста лет, и выросла трава на развалинах Кассанданы, и город был покинут людьми.

Но до того времени было еще далеко, и столица поражала своим величием, не только простых крестьян и провинциальных аристократов, но даже князей и правителей. Говорят, когда посольство Древних впервые появилось в Кассандане, воскликнул глава посольства: "Если бы мы знали, что люди умеют возводить подобные города, искали бы мы мира, а не войны между нашими народами!"

Ашурран, хоть и была в печали, хоть и видела уже славнейшие столицы княжеств Иршавана и таинственные города Древних, не могла не испытать восторга перед очарованием и роскошью Кассанданы. Любуясь широкими прямыми улицами, зубчатой стеной, искусно изваянными статуями, на несколько мгновений забыла она о том, что терзало ее сердце и разум.

Жители столицы были хорошо сложены, красивы и стройны, и лица их носили отпечаток довольства жизнью. Словно похваляясь достатком, носили они нарядные одежды из разноцветного шелка и прочих дорогих тканей, изысканно расшитых и украшенных; и не жалея материи, делали их многослойными, длиннополыми, с широкими рукавами, спускающимися до колен, а у иных модников — и до пола. Богат был Юнан, из всех же его земель столица была всех богаче, и даже самый последний чиновник был разодет, как щеголь, в роскошные шелка, и атлас, и узорчатую парчу. Однако немало было тех, кто носил траурные одежды, оплакивая павших в битве Аланн Браголлах, хоть прошло с того времени больше года; а пример подавал король Огинта Онидзава, не снимавший черного платья в память о погибших своих военачальниках, пуще всего горюя о Матолви по прозвищу Бычий рог.

Явилась Ашурран прямиком к королю, и король Огинта не сразу ее узнал, так она исхудала и осунулась за время странствия, а когда узнал — побледнел и сделал знак, отвращающий зло, ведь Ашурран считали погибшей.

— Разве недостаточно я скорблю о тяжких утратах, постигших народ Юнана, что понадобилось посылать мне сей зловещий призрак? — воззвал к небесам король Огинта.

— Рано вы меня похоронили, ваше величество, — сказала Ашурран, поклонившись. — Ашурран, дочь Аргамайды, не умирает так легко. Год я провела в плену у Древних и теперь знаю о них больше, чем они сами о себе знают. И если будет на то ваше повеление, поведу я войска на Древних и добьюсь победы.

Король несказанно обрадовался, усадил Ашурран рядом с собой, принялся расспрашивать, одарял и чествовал ее сверх всякой меры, и устроил в честь нее роскошный пир. Однако на пиру Ашурран была мрачна и сидела, нахмурясь.

— Не время веселиться, ваше величество. Года не пройдет, как выступят против нас Древние, чтобы смести род человеческий с лица земли, чтобы сбросить нас в Фалкидское море. Вилкой и ножом станем мы с ними драться, винным кубком да свиной ногой?

Помолчав, сказал ей так король Огинта:

— Недостаточно у нас сил, чтобы драться с эльфами. Бессмысленно это и бесполезно — сражаться с ними. Тебя я за храбрость сделаю своей военачальницей, но не проси войска, чтобы вести его на Древних, на верную гибель.

— Что ж, сама добуду я себе войско, и победа наша будет славой Юнана, а поражение — бесчестием мне одной.

Немало нашлось у Ашурран недоброжелателей при дворе. Нашептывали они королю:

— Дерзка эта женщина сверх меры, и безрассудна. Кто знает, не сделалась ли она предательницей за время эльфийского плена, не имеет ли тайного умысла погубить короля и весь Юнан!

Не верил им король Огинта, но и Ашурран доверял он не вполне. Все же достаточно одарил он ее землей и золотом, чтобы смогла она набрать тысячу наемников. Подняв вместо стяга барсову шкуру, выступила она во главе своего отряда из Кассанданы.

Ашурран знала уже, что беременна, но тяготы пути ее не пугали, как и аррианских ее прабабок, рожавших в походе под колесницей. Почти до самых родов не слезала она с седла, прикрываясь плащом, так что беременность ее никто не замечал, а кто замечал, тот лишь подозревал, но не знал точно. Когда пришло ее время, Ашурран удалилась от войска, чтобы скрыть рождение ребенка. Она остановилась в безвестной таверне и произвела на свет мальчика. Только трижды приложила Ашурран сына к груди, а потом отдала его на воспитание, стремясь сохранить его рождение в тайне.

Узнав о намерении этом, сказала Леворхам:

— Не к добру будет, если ты отошлешь сына прочь, и великая беда может произойти от этого.

— Если я оставлю его при себе, тоже произойдет великая беда. Много у меня недоброжелателей в Кассандане, и не в силах нанести удар по мне, уничтожат они моего сына, — возразила Ашурран.

— По крайней мере, оставь ему кольцо его отца, ибо имею я предчувствие, что так следует поступить.

— Что угодно оставлю я сыну в наследство, только не то, о чем ты говоришь. Это единственное, что осталось мне от моего возлюбленного, и не в силах я с ним расстаться. Глядя на это кольцо, вспоминаю я глаза Фаэливрина.

И Леворхам отступила, ибо мало кому удавалось переубедить Ашурран, когда она приняла решение.

37. Походы Ашурран

Начавшись с тысячи воинов, войско Ашурран стало расти, как наполняется река ручейками и речками, и стекались к ней отовсюду отважные бойцы и лихие люди: охотники, пираты, разбойники, наемники, телохранители и прочие, кто умел держать в руках оружие. Где бы она ни проходила, по одному-два человека вливалось в ее войско, а кое-где — и десяток, и сотня, и тысяча. Так присоединились к ней дружины рыцарей из Архизы и Киарана.

Отправилась она послом к белгам и горным варварам, и не покорным просителем, а коварным соблазнителем стала, прельщая первых — воинской славой, а вторых — скотом и прочими богатствами. И когда двинулась она к Солху, было у нее пять тысяч пехоты и пять — конницы. В Солхе присоединилось к ней еще около пяти тысяч воинов народного ополчения, и среди них было множество женщин и девушек, желавших отомстить за своих мужей, братьев и сыновей. Тем же, кто пытался их отговорить, возражали они:

— Если наша военачальница — женщина, то отчего нам нельзя сражаться под ее началом?

Ашурран обратилась к ним с речью, и сказала она:

— Я родилась на поле битвы, и меч лежал в моей колыбели, не равняйтесь на меня. Лучше возвращайтесь домой и рожайте детей. Если мы не возьмем Древних умением, то возьмем хоть числом. И пусть будет вновь заселен обезлюдевший Солх!

Послушав ее, около трети женщин разошлось по домам, отказавшись от своих намерений. Остались только самые отчаянные, ходившие в свое время на шигуней, хадраутов, белгов, тарнов, верлонцев. Одна из таких, по имени Чарси, женщина плечистая и высокая, одетая в кожаный фартук, задорно крикнула:

— У меня пятеро сыновей, и внуки уже есть! Найдется кому землю пахать и города строить. А сама я тридцать лет ковала железо в кузнице и, уж верно, не уступлю нашей предводительнице ни в силе, ни в желании драться.

Стали они заново отстраивать Солх, возводя там укрепления. Ашурран приказала окружить лагерь рвом глубиной в семь локтей, а из вынутой земли за рвом насыпать вал порядочной высоты, укрепленный бревнами и сплетенными ветками.

Верно рассчитала Ашурран, что эти дела не останутся незамеченными для эльфов, и возмущенные такой наглостью, выступят они раньше срока. Так и случилось.

— Древние жестоки и бессердечны, однако же простодушны, и обман им незнаком. Следует побеждать их хитростью, — так сказала Ашурран, когда донесли ей, что войско эльфов движется на Солх.

Простые ловушки не годились в войне с Древними. Чуяли они западни и засады, без труда избегали болотистых мест и замаскированных рвов благодаря своему сверхъестественному чутью и нечеловеческой природе. Однако не было у них опыта ведения военных действий, и не приходилось им прежде участвовать в войнах, а потому было у людей кое-какое преимущество.